Схиигумения фамарь марджанова

Схиигумения Фамарь, в миру Тамара Александровна Марджанова, рано лишилась родителей, сначала—отца, а потом, в 19 лет, и матери.
Оставшись вместе с младшей сестрой в своем родовом имении самостоятельной, Т А, обладая прекрасным голосом и музыкальными способностями, готовилась поступить в Петербургскую консерваторию (да и вообще ей намечался путь светской жизни). Но от Господа человеку стопы исправляются. Так было и с ней.
Как-то раз ее родная тетя *, долго не видевшая племянниц, пригласила их к себе. Она писала: «Вы забыли о нас и не хотите навестить, тогда, по крайней мере, приезжайте посмотреть на открывшийся русский женский монастырь у святой Нины; из Москвы сюда присланы монахини».
Известие это соблазнило молодых благонастроенных девиц. Они быстро собрались и через два дня были уже у родных в г. С, в трех верстах от означенной обители.
На второй день по приезде обе сестры поспешили отправиться в монастырь ко всенощной. Служба шла в маленьком домовом храме; пели три инокини; только что назначенная игумения Ювеналия 2 читала канон. В такой обстановке и обществе Т А никогда не приходилось бывать.
Как только вошла она в церковь, моментально у нее явилась мысль: «И я поступлю в монастырь». В душе молодой девушки произошел какой-то внезапный переворот: …

Значительное влияние на матушку имел еще и о. Иоанн Кронштадтский примером благодатного настроения, а главное, молитвенным общением и наставлениями, немало способствовавшими развитию в ней духа ревности по Бозе.
О своем знакомстве с этим Великим пастырем матушка передает следующее:
«Впервые увидела я о. Иоанна в Петербургском В монастыре, где мы постоянно останавливались, приезжая в столицу по разным делам, а в данном случае— с специальной целью—поблагодарить Кронштадтского светильника за оказанное им внимание нашей обители.
Дело было в том, что Б монастырь, только что переделанный в женский, на первых порах крайне нуждался в материальных средствах. Бывало—ни денег, ни провизии не доставало, а в долг не давали. И вот однажды, когда особенно ощущали во всем недостаток, мы с матушкой, скорбные, пошли в храм помолиться о ниспослании нам свыше помощи. Стоим и плачем… Вдруг, отправляющаяся на почту сестра, подает для засвидетельствования повестку на 200 рублей… Деньги оказались от батюшки о. Иоанна, который писал матушке: «Приимите, посылаю, родная, на крайние нужды двести рублей».
Это случилось тем более неожиданно, что до сего времени у нас не было ни знакомства, ни переписки с о. Иоанном. Очевидно, он сам провидел духом, что где-то далеко на Кавказе во вновь формируемом женском монастыре сестры бедствуют, и для поддержки их послал свою лепту…

Ах, как благодатны эти всенощные под открытым небом в святом скиточке, сколько утешения и радости приносят они обитательницам его.
Скоро полночь. В соседней деревне еще не спят: оттуда доносятся крики гуляющих, пение, игра на гармонике…
Часы бьют двенадцать… Вслед за этим в скиту раздается благовест нежно звучащего колокола, призывающего насель- ниц в храм к полунощнице…
Какой страшный контраст чувствуется тогда между «во зле лежащим миром» и святым уголком. Там идет угождение сатане, сопровождаемое пляской, визгами и всякой сквер- ной,—здесь совершается смиренное служение Господу с молитвой, с удивительным духовным пением, слезами и душевной чистотой…
Там, среди веселья и разгула, в дружной на вид компании, в сердцах людей кипит взаимная вражда, злоба, зависть, человеконенавистничество, в этом же благодатном собра- нии—при святом молитвенном единении происходит как раз обратное: заглаживание, уничтожение всяких злых чувств…
Нужно быть свидетелем скитской полунощницы, чтобы восчувствовать всю ее нравственную высоту и пользу для инокинь. Последние после отпуста сходятся у чтимой иконы Спасителя и тут глубоко каются во всех своих немощах, грехах по следующей исповедной формуле, читаемой духовной матерью:
«Спаситель мой! Тебе я обещалась посвятить всю свою жизнь, наполнить всю мою душу любовию к Тебе Одному! Проверяю свое сердце и «виновной себя представляю». Я грешна маловерием, духовным нечувствием, расслаблением в посте и молитве, неблагоговением ко святыне, неимением страха Божия…
Мне хотелось, чтобы никто и ничто не стояло на пути моем шествия к Тебе, о Христе! Спрашиваю теперь себя: так ли это, и замечаю, что многое возобладало мной: и пища, и одежда, и тепло, удобства жизни, привязанности и всякая сласть.
Возлюбив Тебя, Господи, я думала свято любить моих ближних, а смотрю на себя и вижу, как я горда, самолюбива, обидчива, завистлива и ревнива, раздражительна и прочее, прочее (тут можно перечислить и другие грехи). А сколько у меня ропота, нетерпения, осуждения и всякого недоброжелательства к людям!…

………………………………

Из переписки Матушки:

Письмо 35. Среда Великая.

«И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна, и начал скорбеть и тосковать. И говорит им: душа Моя скорбит смертельно, побудьте здесь и бодрствуйте со Мною». (Матф. 26, 37—38.) Вот почему мне так сильно хотелось видеть тебя, любимая и родная моя Танечка. Душа твоя мне так близка и ты без слов все понимаешь. Но лишена. Это, может быть, одно из Иови- евых испытаний. Не иметь возможности все, все высказать близкому, дорогому существу, какой я тебя чувствую.
Жду себе больших и больших скорбей, а утешаюсь чтением сегодняшних паремий об Иове, и надеюсь, что Господь, видя, с какой покорностью я хочу отдаться Его Св. воле, пошлет и утешение.
Господь даде, Господь отъя.
О детях, вероятно, Соня и порассказала и прочла письмо.
Что касается Саши , при всей ужасной скорби о тяжкой болезни, вдруг в сердце повеет какой-то тишиной и даже радостью, что сейчас ему хорошо.
Что-то непонятное.
Радость моя и любимая детка, о тебе я сколько это время думаю. Вручаю тебя всецело Царице] Неб и Преподобному, я так верю, что Господь сохранит твою жизнь и вернет и Сашу вполне окрепшим и духом и телом. Нужно твердо верить, что Господь посылает все способствующее нашему спасению.
Обнимаю тебя с детками, радость моя, и поздравляю с грядущими Святыми днями, а также и маму, Ев, Ирину, Евд Ал и няню. Всех вас да хранит Воскресший.
Крепко тебя любящая
Твоя си Ф.

Схиигумения Фамарь, в миру княжна Тамара Александровна Марджанишвили (Марджанова), родилась 1 апреля 1868 года в Грузии. После кончины родителей она приняла постриг в монастыре святой равноапостольной Нины в Бодби с именем Ювеналия. В 1905 году указом Святейшего Синода она была назначена настоятельницей Покровской женской обители в Москве. В 1910 году ее заботами началось строительство Серафимо-Знаменского скита под Москвой, где в 1915 году она была пострижена в великую схиму с именем Фамарь.

В 1924 году скит был закрыт. В 1931 году схиигумению Фамарь с двумя сестрами ее обители арестовали и приговорили к ссылке в Иркутскую область. После окончания срока ссылки она, уже тяжело больная туберкулезом, вернулась в Москву и 23 июня 1936 года отошла ко Господу.

22 декабря 2016 года Священный Синод Грузинского Патриархата принял решение о канонизации преподобноисповедницы Фамари (Марджановой).

28 декабря 2017 года Священный Синод Русской Православной Церкви постановил включить имя святой в месяцеслов, с определением празднования ее памяти 10/23 июня, как это установлено в Грузинской Церкви.

Крат­кое жи­тие пре­по­доб­но­ис­по­вед­ни­цы Фа­ма­ри (Мар­джа­но­вой)

Схи­и­гу­ме­ния Фа­марь, в ми­ру княж­на Та­ма­ра Алек­сан­дров­на Мар­джа­ни­шви­ли (Мар­джа­но­ва), ро­ди­лась 1 ап­ре­ля 1868 го­да в Гру­зии. По­сле кон­чи­ны ро­ди­те­лей она при­ня­ла по­стриг в мо­на­сты­ре свя­той рав­ноап­о­столь­ной Ни­ны в Бод­би с име­нем Юве­на­лия. В 1905 го­ду ука­зом Свя­тей­ше­го Си­но­да она бы­ла на­зна­че­на на­сто­я­тель­ни­цей По­кров­ской жен­ской оби­те­ли в Москве. В 1910 го­ду ее за­бо­та­ми на­ча­лось стро­и­тель­ство Се­ра­фи­мо-Зна­мен­ско­го ски­та под Моск­вой, где в 1915 го­ду она бы­ла по­стри­же­на в ве­ли­кую схи­му с име­нем Фа­марь.

В 1924 го­ду скит был за­крыт. В 1931 го­ду схи­и­гу­ме­нию Фа­марь с дву­мя сест­ра­ми ее оби­те­ли аре­сто­ва­ли и при­го­во­ри­ли к ссыл­ке в Ир­кут­скую об­ласть. По­сле окон­ча­ния сро­ка ссыл­ки она, уже тя­же­ло боль­ная ту­бер­ку­ле­зом, вер­ну­лась в Моск­ву и 23 июня 1936 го­да ото­шла ко Гос­по­ду.

22 де­каб­ря 2016 го­да Свя­щен­ный Си­нод Гру­зин­ско­го Пат­ри­ар­ха­та при­нял ре­ше­ние о ка­но­ни­за­ции пре­по­доб­но­ис­по­вед­ни­цы Фа­ма­ри (Мар­джа­но­вой).

28 де­каб­ря 2017 го­да Свя­щен­ный Си­нод Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви по­ста­но­вил вклю­чить имя свя­той в ме­ся­це­слов, с опре­де­ле­ни­ем празд­но­ва­ния ее па­мя­ти 10/23 июня, как это уста­нов­ле­но в Гру­зин­ской Церк­ви.

Пол­ное жи­тие пре­по­доб­но­ис­по­вед­ни­цы Фа­ма­ри (Мар­джа­но­вой)

Схи­и­гу­ме­ния Фа­марь, в ми­ру княж­на Та­ма­ра Алек­сан­дров­на Мар­джа­но­ва, ро­ди­лась в кон­це ше­сти­де­ся­тых го­дов про­шло­го сто­ле­тия. Она про­ис­хо­ди­ла из бо­га­той гру­зин­ской се­мьи, по­лу­чи­ла очень хо­ро­шее вос­пи­та­ние и об­ра­зо­ва­ние.

В се­мье кня­зей Мар­джа­но­вых ат­мо­сфе­ра бы­ла бо­лее свет­ская, чем цер­ков­ная: бла­го­че­стие но­си­ло, оче­вид­но, тра­ди­ци­он­ный ха­рак­тер, как во мно­гих свет­ских се­мьях то­го вре­ме­ни. Отец Та­ма­ры Алек­сан­дров­ны умер, ко­гда oна бы­ла еще со­всем ма­лень­кой, мать умер­ла, ко­гда ей бы­ло два­дцать лет.

У Та­ма­ры Алек­сан­дров­ны бы­ли боль­шие му­зы­каль­ные спо­соб­но­сти, хо­ро­ший го­лос; она го­то­ви­лась к по­ступ­ле­нию в Пе­тер­бург­скую кон­сер­ва­то­рию, ко­гда судь­ба ее из­ме­ня­лась и при­ня­ла со­вер­шен­но дру­гой обо­рот. Уже по­сле кон­чи­ны ма­те­ри, ле­том, она с сест­рой и дву­мя млад­ши­ми бра­тья­ми го­сти­ла у сво­ей тет­ки, сест­ры ма­те­ри, в го­ро­де Сиг­ны, неда­ле­ко от недав­но ос­но­ван­но­го жен­ско­го мо­на­сты­ря во имя св. Ни­ны в Бод­бе.

Один раз ком­па­ния мо­ло­де­жи по­еха­ла по­смот­реть на этот но­вый Бод­бий­ский мо­на­стырь. За­шли в цер­ковь: шла буд­нич­ная служ­ба; на кли­ро­се са­ма игу­ме­ния Юве­на­лия чи­та­ла ка­нон, несколь­ко се­стер пе­ли и при­слу­жи­ва­ли. Мо­ло­дежь по­сто­я­ла неко­то­рое вре­мя и вы­шла из церк­ви, княж­на Та­ма­ра од­на оста­лась до кон­ца служ­бы. Она вне­зап­но бы­ла до то­го по­ра­же­на этой служ­бой, этой ду­хов­ной ат­мо­сфе­рой, охва­тив­шей ее, что в ду­ше сво­ей немед­лен­но и твер­до ре­ши­ла от­дать свою жизнь Бо­гу, сде­лать­ся мо­на­хи­ней. До­ждав­шись кон­ца служ­бы, она по­до­шла к ма­туш­ке игу­ме­нии, за­го­во­ри­ла с ней, ска­за­ла о сво­ем же­ла­нии и про­си­ла при­нять ее в мо­на­стырь.

В это вре­мя дво­ю­род­ный брат Та­ма­ры, че­тыр­на­дца­ти­лет­ний маль­чик, вер­нул­ся в цер­ковь в по­ис­ках Та­ма­ры. Он под­слу­шал раз­го­вор сво­ей дво­ю­род­ной сест­ры с игу­ме­ни­ей, рас­ска­зал дру­гим, и Та­ма­ру под­ня­ли на смех: «Та­ма­ра хо­чет быть мо­на­шен­кой!» До­ма рас­ска­зал всем род­ствен­ни­кам, но ни на­смеш­ки, ни уго­во­ры, ни се­рьез­ные до­во­ды не мог­ли из­ме­нить ре­ше­ния Та­ма­ры Алек­сан­дров­ны. То­гда род­ные ре­ши­ли вся­че­ски раз­вле­кать ее, чтобы от­влечь ее от мыс­ли о мо­на­сты­ре. Ее увез­ли в Ти­флис, во­зи­ли по кон­цер­там, те­ат­рам.

«Пом­ню, — рас­ска­зы­ва­ла ма­туш­ка, — что си­жу я в те­ат­ре, а ру­ки в кар­мане пе­ре­би­ра­ют чет­ки».

В кон­це кон­цов, ви­дя, что род­ствен­ни­ки не хо­тят от­пу­стить ее, княж­на Та­ма­ра по­ти­хонь­ку ушла из до­ма и уеха­ла в мо­на­стырь. Род­ные отыс­ка­ли ее, но игу­ме­нии Юве­на­лии уда­лось уго­во­рить их, и они на­ко­нец предо­ста­ви­ли Та­ма­ре Алек­сан­дровне ид­ти тем пу­тем, ко­то­рый она из­бра­ла.

Ма­туш­ка жи­ла под непо­сред­ствен­ным ру­ко­вод­ством игу­ме­нии Юве­на­лии, к ко­то­рой очень при­вя­за­лась. Через неко­то­рое вре­мя она бы­ла по­стри­же­на в ря­со­фор, а за­тем в ман­тию с име­нем то­же Юве­на­лии. (Вла­ды­ка Ар­се­ний рас­ска­зы­вал, это неко­то­рые лю­ди, на­хо­див­ши­е­ся в церк­ви во вре­мя по­стри­га, ви­де­ли бе­ло­го го­лу­бя, вив­ше­го­ся над го­ло­вой ма­туш­ки.)

В 1902 го­ду игу­ме­ния Юве­на­лия-стар­шая бы­ла пе­ре­ве­де­на в Моск­ву и на­зна­че­на на­сто­я­тель­ни­цей Рож­де­ствен­ско­го мо­на­сты­ря, а Юве­на­лия-млад­шая эк­зар­хом Гру­зии бы­ла на­зна­че­на игу­ме­ни­ей Бод­бий­ско­го мо­на­сты­ря. Та­ким об­ра­зом, еще со­всем мо­ло­дой ма­туш­ка ста­ла игу­ме­ни­ей мо­на­сты­ря свя­той рав­ноап­о­столь­ной Ни­ны, про­све­ти­тель­ни­цы Гру­зии, — мо­на­сты­ря, в ко­то­ром к то­му вре­ме­ни бы­ло око­ло трех­сот се­стер. Ма­туш­ка спер­ва очень тос­ко­ва­ла в раз­лу­ке со стар­шей игу­ме­ни­ей Юве­на­ли­ей, ко­то­рая ста­ла ее ду­хов­ною ма­те­рью, за­ме­ни­ла ей род­ную мать. Боль­шую по­мощь и под­держ­ку ока­зал ей в то вре­мя отец Иоанн Крон­штадт­ский.

Ма­туш­ка очень лю­би­ла свой Бод­бий­ский мо­на­стырь, лю­би­ла вспо­ми­нать его. Но ей са­мой недол­го при­шлось оста­вать­ся в нем игу­ме­ни­ей.

В 1905 го­ду ре­во­лю­ци­он­но на­стро­ен­ные гор­цы ча­сто на­па­да­ли на мир­ных гру­зин-кре­стьян и вся­че­ски при­тес­ня­ли их. Кре­стьяне об­ра­ща­лись за по­мо­щью в Бод­бий­ский мо­на­стырь, и ма­туш­ка всех оби­жа­е­мых бра­ла под свою за­щи­ту, по­мо­га­ла им, а ино­гда ока­зы­ва­ла при­ют в сте­нах мо­на­сты­ря. Ре­во­лю­ци­о­не­ры бы­ли силь­но раз­дра­же­ны на мо­ло­дую игу­ме­нию Юве­на­лию, под­бра­сы­ва­ли ано­ним­ные пись­ма с угро­за­ми ей. В Пе­тер­бур­ге, в Си­но­де бес­по­ко­и­лись о судь­бе ма­туш­ки, яв­но под­вер­жен­ной опас­но­сти, так как ре­во­лю­ци­о­не­ры лич­но ее нена­ви­де­ли и по­ку­ша­лись на ее жизнь. Ука­зом Свя­тей­ше­го Си­но­да — без же­ла­ния и да­же, мож­но ска­зать, про­тив же­ла­ния ма­туш­ки — она бы­ла пе­ре­ве­де­на из лю­би­мо­го ею Бод­бий­ско­го мо­на­сты­ря в Моск­ву и на­зна­че­на на­сто­я­тель­ни­цей По­кров­ской об­щи­ны. Ма­туш­ка не лю­би­ла вспо­ми­нать этот пе­ри­од сво­ей жиз­ни.

Мо­на­хи­ни По­кров­ской об­щи­ны ра­бо­та­ли как сест­ры ми­ло­сер­дия, так же как и сест­ры Мар­фо-Ма­ри­ин­ской об­щи­ны, ко­то­рые мо­на­хи­ня­ми не бы­ли. Бу­дучи на­сто­я­тель­ни­цей По­кров­ской об­щи­ны, ма­туш­ка очень сбли­зи­лась с Ве­ли­кой кня­ги­ней Ели­за­ве­тою Фе­до­ров­ной, со­здав­шей Мар­фо-Ма­ри­ин­скую об­щи­ну, все­гда вспо­ми­на­ла её и го­во­ри­ла о ней с осо­бым чув­ством.

Имен­но так у нее ро­ди­лось и все боль­ше раз­го­ра­лось же­ла­ние уеди­нить­ся, по­се­лить­ся в оди­но­че­стве око­ло Са­ров­ско­го мо­на­сты­ря, как бы под по­кро­вом прп. Се­ра­фи­ма, ко­то­рый был ей осо­бен­но бли­зок, и там окон­чить жизнь в мо­лит­вен­ном по­дви­ге. Но там, в Жа­ро­ве, точ­нее в Се­ра­фи­мо-По­не­та­ев­ском мо­на­сты­ре, ку­да ма­туш­ка по­еха­ла в июне 1908 г. и от­ку­да хо­ди­ла в Са­ров, ма­туш­ка по­лу­чи­ла как бы по­ве­ле­ние от Бо­жи­ей Ма­те­ри, ко­гда она мо­ли­лась пе­ред Ее ико­ной Зна­ме­ния. Это чу­дес­ное вну­ше­ние по­вто­ря­лось несколь­ко раз, и ма­туш­ка по­ня­ла, что Бо­жия Ма­терь не хо­чет, чтобы она кон­ча­ла жизнь в уеди­не­нии, а по­ру­ча­ет ей со­здать но­вый скит не толь­ко для се­бя, но и для дру­гих. Все же ма­туш­ке труд­но бы­ло от­ка­зать­ся от сво­е­го го­ря­че­го же­ла­ния уеди­не­ния, да и бо­я­лась она, не бы­ло ли по­ве­ле­ние Бо­жи­ей Ма­те­ри ис­ку­ше­ни­ем. Она ре­ши­ла по­со­ве­то­вать­ся с опыт­ным ду­хов­ни­ком и в ок­тяб­ре по­еха­ла в Зо­си­мо­ву пу­стынь к за­твор­ни­ку о. Алек­сию, ко­то­рый, вы­слу­шав ма­туш­ку, ре­ши­тель­но ска­зал ей, что она не долж­на ухо­дить на по­кой для уеди­нен­ной мо­лит­вы, а долж­на и да­же обя­за­на устро­ить но­вый скит, что к это­му ее при­зы­ва­ет Са­ма Ма­терь Бо­жия.

Же­лая еще и еще раз про­ве­рить се­бя пе­ред на­ча­лом та­ко­го се­рьез­но­го и боль­шо­го де­ла, ма­туш­ка при­е­ха­ла в Оп­ти­ну Пу­стынь по­со­ве­то­вать­ся с пре­по­доб­ным Ана­то­ли­ем, ко­то­рый то­же на­стой­чи­во убеж­дал ее ис­пол­нять по­ру­че­ние, дан­ное ей Са­мой Бо­жи­ей Ма­те­рью. Еще несколь­ко раз ма­туш­ка ез­ди­ла за со­ве­том к о. Алек­сию Зо­си­мов­ско­му, ко­то­рый ра­дост­но под­дер­жи­вал ее в со­зда­нии но­во­го ски­та. Воз­вра­ща­ясь из по­след­ней по­езд­ки к от­цу Алек­сию, ма­туш­ка за­еха­ла в Тро­и­це-Сер­ги­е­ву Лав­ру, чтобы по­со­ве­то­вать­ся с на­мест­ни­ком Лав­ры о. То­ви­ей. В глу­бине ду­ши ма­туш­ка еще на­де­я­лась, что о. То­вия, как че­ло­век опыт­ный и де­ло­вой, от­со­ве­ту­ет ей при­ни­мать­ся за та­кое труд­ное де­ло. Но и на­мест­ник Лав­ры, вни­ма­тель­но и с лю­бо­вью вы­слу­шав ма­туш­ку, ре­ши­тель­но и власт­но бла­го­сло­вил ее на со­зда­ние но­во­го ски­та.

Та­ким об­ра­зом, с со­ве­том и бла­го­сло­ве­ни­ем стар­цев — о. Алек­сия Зо­си­мов­ско­го, о. Ана­то­лия Оп­тин­ско­го и о. То­вии, на­мест­ни­ка Тро­и­це-Сер­ги­е­вой Лав­ры, — окон­ча­тель­но ре­ше­но бы­ло со­зда­ние но­во­го Се­ра­фи­мо-Зна­мен­ско­го ски­та. С яв­ной по­мо­щью Бо­жи­ей по­яви­лись и сред­ства для это­го боль­шо­го де­ла.

27 июля 1910 го­да со­сто­я­лась за­клад­ка ски­та на уже из­ме­рен­ном и рас­пла­ни­ро­ван­ном участ­ке. Скит стро­ил­ся с июля 1910 по сен­тябрь 1912 го­да. Во всех пла­нах внут­рен­не­го и внеш­не­го устрой­ства ски­та ма­туш­ка со­ве­то­ва­лась с вла­ды­кой Ар­се­ни­ем (Жа­да­нов­ским), став­шим с 1916 го­да ду­хов­ни­ком ма­туш­ки и всех се­стер ски­та (та­ко­вым он и оста­вал­ся до са­мой сво­ей смер­ти в 1937 го­ду).

Освя­ще­ние ски­та со­сто­я­лось 29 сен­тяб­ря 1912 го­да. Освя­щал скит мит­ро­по­лит Вла­ди­мир Мос­ков­ский, от­но­сив­ший­ся к ма­туш­ке и ее но­во­му ски­ту с боль­шим и го­ря­чим чув­ством.

Се­ра­фи­мо-Зна­мен­ский скит про­су­ще­ство­вал все­го две­на­дцать лет. Он был за­крыт и уни­что­жен боль­ше­ви­ка­ми в 1924 го­ду. Сест­ры разо­шлись в раз­ные сто­ро­ны. Ма­туш­ке уда­лось най­ти неболь­шой дом в по­сел­ке Пер­хуш­ко­во, и она по­се­ли­лась в нем с де­ся­тью сест­ра­ми. В от­дель­ном до­ми­ке по­ме­щал­ся свя­щен­ник (иеро­мо­нах Фила­рет ). Ма­туш­ка, де­сять се­стер и ба­тюш­ка — две­на­дцать че­ло­век, «по чис­лу апо­сто­лов Хри­сто­вых», — го­во­ри­ла ма­туш­ка.

Жизнь в Пер­хуш­ко­ве на­ла­ди­лась при­бли­зи­тель­но, как и в ски­ту. Мно­гие при­ез­жа­ли к ма­туш­ке за со­ве­том, на­став­ле­ни­ем.

В 1931 го­ду ма­туш­ка бы­ла аре­сто­ва­на вме­сте с несколь­ки­ми сест­ра­ми и ба­тюш­кой. В тюрь­ме с нею вме­сте бы­ла ее вер­ная по­слуш­ни­ца. В ка­ме­ре, где на­хо­ди­лась ма­туш­ка, бы­ли раз­но­род­ные за­клю­чен­ные — и по­ли­ти­че­ские, и уго­лов­ные. Как-то уда­лось от­де­лить угол для ма­туш­ки в об­щей ка­ме­ре чем-то вро­де за­на­вес­ки. Уго­лов­ни­цы ча­сто шу­ме­ли, на­чи­на­ли петь непри­лич­ные пес­ни, но ко­гда ма­туш­ка про­си­ла их пе­ре­стать, они за­мол­ка­ли — все ува­жа­ли ее. Ко­гда ма­туш­ка по­лу­ча­ла пе­ре­да­чи, она оде­ля­ла всех, кто был в ка­ме­ре, и все при­ни­ма­ли это от нее как бы в бла­го­сло­ве­ние.

По­сле при­го­во­ра ма­туш­ку со­сла­ли в Си­бирь, за две­сти верст от Ир­кут­ска. Нече­го и го­во­рить, ка­кое это бы­ло труд­ное и уто­ми­тель­ное пу­те­ше­ствие. В кон­це пу­ти ма­туш­ке при­шлось ид­ти пеш­ком. С нею в ссыл­ку по­еха­ла ее по­слуш­ни­ца Ню­ша, про­стая де­вуш­ка, лю­бя­щая и са­мо­от­вер­жен­ная. Из­вест­но, что ма­туш­ка жи­ла в про­стой кре­стьян­ской из­бе, где ей за печ­кой был от­ве­ден угол. Хо­зя­ин этой из­бы и его сын Ва­ню­ша очень по­лю­би­ли ма­туш­ку. Уже вер­нув­шись из ссыл­ки, ма­туш­ка пе­ре­пи­сы­ва­лась с ни­ми, по­сла­ла в по­да­рок Ва­ню­ше отрез на ру­баш­ку. А он ей на­пи­сал: «Жаль, что Вы уеха­ли от нас. У ме­ня те­перь ба­ян, я весь день иг­раю, вот Вы бы по­слу­ша­ли». Чи­тая это пись­мо, ма­туш­ка го­во­ри­ла с улыб­кой: «Вот, по­жа­лел ме­ня Гос­подь!»

Как она вы­нес­ла тюрь­му и три го­да ссыл­ки при сво­их боль­ных но­гах, с уже об­на­ру­жив­шим­ся ту­бер­ку­ле­зом?! Ей по­мог­ла ее ве­ра, си­ла во­ли и огром­ная вы­держ­ка.

В ссыл­ке ма­туш­ка долж­на бы­ла, как все адми­ни­стра­тив­но вы­слан­ные, два или три ра­за в ме­сяц яв­лять­ся в мест­ный ко­мис­са­ри­ат рас­пи­сы­вать­ся. Ко­мис­сар сна­ча­ла при­ни­мал ее очень су­ро­во, ес­ли не враж­деб­но. Но весь об­лик ма­туш­ки, ка­кая-то ду­хов­ная си­ла, све­тив­ша­я­ся в ее гла­зах, по­сте­пен­но вли­я­ла на это­го че­ло­ве­ка; из­ме­нил­ся его су­ро­вый тон, он стал ино­гда раз­го­ва­ри­вать с ма­туш­кой. А ко­гда кон­чил­ся срок ссыл­ки, и ма­туш­ка в по­след­ний раз при­шла в ко­мис­са­ри­ат рас­пи­сы­вать­ся, ко­мис­сар теп­ло про­стил­ся с ней, ска­зал, что жа­ле­ет, что боль­ше ее не уви­дит. Ма­туш­ка ушла, но, отой­дя немно­го по до­ро­ге, огля­ну­лась и уви­де­ла, что ко­мис­сар вы­шел на крыль­цо и про­во­жа­ет ее взгля­дом.

Ма­туш­ка дав­но бо­ле­ла лег­ки­ми. В ссыл­ке бо­лезнь ее ухуд­ши­лась, ей бы­ло очень труд­но и пло­хо. В пись­мах к сво­им ближ­ним она все по­вто­ря­ла, что хо­те­ла бы «вер­нуть­ся к сво­им бе­реж­кам». И Гос­подь, вы­пол­нил ее же­ла­ние, она чу­дом оста­лась жи­ва и «вер­ну­лась к сво­им бе­реж­кам».

Ссыл­ка ма­туш­ки кон­чи­лась в 1934 го­ду, вес­ной. Она вер­ну­лась и по­се­ли­лась в ма­лень­ком до­ми­ке в дач­ном по­сел­ке око­ло стан­ции Пи­о­нер­ская Бе­ло­рус­ской же­лез­ной до­ро­ги. Она бы­ла уже очень боль­на. В ссыл­ке у нее по­яви­лись при­зна­ки ту­бер­ку­ле­за гор­ла; бо­лезнь по­сте­пен­но уно­си­ла ее си­лы.

Скон­ча­лась ма­туш­ка 10/23 июня 1936 го­да. От­пе­вал ее на до­му Вла­ды­ка Ар­се­ний. По­хо­ро­ни­ли ее в Москве, на Вве­ден­ских го­рах, неда­ле­ко от мо­ги­лы о. Алек­сея Ме­че­ва.

Мо­ги­ла ма­туш­ки и те­перь це­ла и в пол­ном по­ряд­ке. На мо­ги­ле сто­ит бе­лый де­ре­вян­ный крест, в ко­то­рый вде­ла­ны две икон­ки — Зна­ме­ния Бо­жи­ей Ма­те­ри и прп. Се­ра­фи­ма. На ниж­ней пе­ре­кла­дине по бла­го­сло­ве­нию Вла­ды­ки Ар­се­ния сде­ла­на над­пись: «Ве­ру­яй в Мя имать жи­вот веч­ный».

Княжна Тамара Марджанишвили родом из Грузии, из селе Кварели. В юности Тамара пережила потерю любимых родителей. Это сказалось на душевном настрое девушки, обратили ее взгляд от временного к вечному.

Тамара Марджанишвили с младшими братом и сестрой остались наследниками родового имения. Брат Тамары Константин Марджанов стал известным актером, режиссером, одним из основоположников национального грузинского театра. Тамара Марджанова получила хорошее образование в Закавказском девичьем институте. Имея прекрасные музыкальные способности и чудесный, проникновенный голос, она готовилась к поступлению на вокальное отделение Петербургской консерватории.

Биограф схиигумении Фамари епископ Серпуховский Арсений (Жадановский), рассказывал о том, как летом 1888 года Тамара Марджанова с сестрой посетили Бодбийский монастырь: «На второй день по приезде обе сестры поспешили отправиться в монастырь ко всенощной. Служба шла в маленьком домовом храме; пели три инокини; только что назначенная игумения Ювеналия читала канон. В такой обстановке и в таком обществе Тамаре Марджановой никогда не приходилось бывать. Как только вошла она в церковь, моментально явилась у нее мысль: «И я поступлю в монастырь»… В душе молодой девушки произошел какой-то внезапный переворот: ехала в обитель светской, а домой возвратилась по настроению инокиней. Во время службы Тамара Марджанова тихонько подпевала клиросным… Итак, она вернулась из монастыря с твердым намерением непременно туда попасть».

В монастыре Тамара Марджанова приняла постриг с именем Ювеналия. Игумения Ювеналия и молодая инокиня Ювеналия были очень дружны. Когда в 1902 году игумения получила назначение в Московский Рождественский монастырь, молодую инокиню Ювеналию назначили игуменией Бодбийского монастыря. В 1905 году и она была переведена в Москву и назначена настоятельницей Покровской общины сестер.

В 1910 игумения Ювеналия по благословению начала строить Серафимо-Знаменский скит. По вопросам внутреннего устройства скита матушка обращалась к владыке Арсению (Жадановскому). В 1916 году он стал для сестер духовником, а за год до этого совершил пострижение матушки в великую схиму с именем Фамарь.

В 1924 году скит был закрыт большевиками. Сестры разошлись в разные стороны. По сведениям некоторых из ее духовных чад, первоначально схиигумения Фамарь некоторое время жила в покоях великой княгини Елизаветы Федоровны в Марфо-Мариинской обители. После ее закрытия матушка Фамарь приехала в село Кузьменки под Серпухов. Многие сестры ее скита были сами родом из Серпухова.

В 1931 матушку Фамарь с двумя сестрами арестовали. В камере, где находилась матушка, политические заключенные содержались вместе с уголовницами. Сестры вспоминали, что им как-то удалось отделить с помощью небольшой занавески угол для матушки в общей камере. Уголовницы часто шумели, начинали петь неприличные песни, но когда матушка просила их перестать, они замолкали — все уважали ее. Когда схиигумения Фамарь получала передачи, она делилась ими со всеми сокамерницами, и они принимали от нее угощение как благословение.

Когда следствие было закончено, схиигумению Фамарь выслали на пятилетний срок в глухую сибирскую деревню Усть-Уду на Ангаре, за двести верст от Иркутска.

После перенесенной ссылки матушка была уже очень больна: туберкулез постепенно уносил ее силы.

Несмотря на физическую немощь, духовное величие и красота духа матушки оставались неизменными и, наоборот, с годами набирали силу. Именно эту ее сокровенную красоту духа подвижницы увидел знаменитый художник Павел Корин. За несколько дней до кончины матушки он закончил портрет «Схиигумения Фамарь», послуживший одним из этюдов к монументальному полотну «Русь уходящая».

Схиигумения Фамарь скончалась 23 июня 1936 года. Отпевал ее на дому владыка Арсений (Жадановский). Матушку Фамарь похоронили на Немецком (Введенском) кладбище Москвы. На месте ее упокоения поставили простой белый деревянный крест с двумя иконами — Божией Матери «Знамение» и преподобного Серафима Саровского. На нижней перекладине креста, по благословению владыки Арсения, сделана надпись: «Веруяй в Мя имать живот вечный».

В издательстве Сретенского монастыря в серии «На страже веры» вышла новая книга: «Схиигумения Фамарь (Марджанова)». Составитель Ольга Рожнева.

Схиигумения Фамарь (Марджанова) / Cост. О. Л. Рожнева. — М. : Изд-во Сретенского монастыря,
2016. — 144 с. : ил. — (На страже веры).

Книга посвящена схиигумении Фамари (Марджановой; 1868–1936). Матушка Фамарь была в разное время настоятельницей трех монастырей: Бодбийского (в Грузии), Покровской общины в Москве и Серафимо-Знаменского скита под Москвой. Грузинская княжна, принадлежавшая к знатному роду, она оставила мир и последовала за Христом, став исповедницей Русской Православной Церкви. В 2016 году схиигумения Фамарь канонизирована Грузинской Православной Церковью.

Схиигумения Фамарь (Марджанова), в миру княжна Тамара Александровна Марджанишвили, родилась 1 апреля 1868 года в Грузии, в селе Кварели, в дворянской семье. Ее отец полковник Александр Марджанишвили и мать Елизавета, урожденная княжна Чавчавадзе, были глубоко верующими людьми и окормлялись у афонского священноинока отца Иессея.

В юности Тамара пережила трагедию — потерю любимых родителей. Это сказалось на душевном настрое девушки, обратили ее взгляд от временного к вечному.

Тамара Александровна с младшими братом и сестрой остались наследниками родового имения. Брат Тамары Константин Александрович Марджанов (Котэ Марджанишвили) стал известным актером, режиссером, одним из основоположников национального грузинского театра. Сама Тамара получила хорошее образование в Закавказском девичьем институте. Имея прекрасные музыкальные способности и чудесный, проникновенный голос, она готовилась к поступлению на вокальное отделение Петербургской консерватории. Очаровательная девушка из знатной семьи привлекала внимание женихов, и на нее заглядывались юноши из лучших грузинских семей. Но у Господа были иные планы на ее счет, и неожиданно судьба Тамары приняла совершенно другой оборот.

Биограф схиигумении Фамари епископ Серпуховский Арсений (Жадановский), рассказывал о том, как летом 1888 года Тамара с сестрой посетили Бодбийский монастырь: «На второй день по приезде обе сестры поспешили отправиться в монастырь ко всенощной. Служба шла в маленьком домовом храме; пели три инокини; только что назначенная игумения Ювеналия читала канон. В такой обстановке и в таком обществе Тамаре Александровне никогда не приходилось бывать. Как только вошла она в церковь, моментально явилась у нее мысль: «И я поступлю в монастырь”… В душе молодой девушки произошел какой-то внезапный переворот: ехала в обитель светской, а домой возвратилась по настроению инокиней. Во время службы Тамара Александровна тихонько подпевала клиросным… Итак, Тамара Александровна вернулась из монастыря с твердым намерением непременно туда попасть».

В монастыре Тамара приняла постриг с именем Ювеналия. Игумения Ювеналия и молодая инокиня Ювеналия были очень дружны. Когда в 1902 году игумения получила назначение в Московский Рождественский монастырь, молодую инокиню Ювеналию назначили игуменией Бодбийского монастыря.

В 1905 году она Указом Синода была переведена в Москву, и назначена настоятельницей Покровской общины сестер. В 1910 игумения Ювеналия по благословению начала строить Серафимо-Знаменский скиту. По вопросам внутреннего устройства скита матушка обращалась к Владыке Арсению (Жадановскому). В 1916-м он стал для сестер духовником, а за год до этого совершил пострижение игумении Фамари в схиму.

В 1924 году чудесный скит был закрыт и уничтожен большевиками. Сестры разошлись в разные стороны. По сведениям некоторых из ее духовных чад, первоначально схиигумения Фамарь некоторое время жила в покоях великой княгини Елизаветы Федоровны в Марфо-Мариинской обители. После ее закрытия матушка Фамарь приехала в село Кузьменки под Серпухов. Многие сестры ее скита были сами родом из Серпухова.

В 1931 матушку Фамарь с двумя сестрами арестовали. В камере, где находилась матушка, политические заключенные содержались вместе с уголовницами. Сестры вспоминали, что им как-то удалось отделить с помощью небольшой занавески угол для матушки в общей камере. Величие духа подвижницы чувствовали все заключенные, даже уголовницы прекращали шуметь и ругаться по ее просьбе. Когда схиигумения Фамарь получала передачи, она делилась ими со всеми сокамерницами, и они принимали от нее угощение как благословение.

Когда следствие было закончено, схиигумению Фамарь выслали на пятилетний срок в глухую сибирскую деревню Усть-Уду на Ангаре, за двести верст от Иркутска.

После перенесенной ссылки матушка была уже очень больна: туберкулез постепенно уносил ее силы.

Несмотря на физическую немощь, духовное величие и красота духа матушки оставались неизменными и, наоборот, с годами набирали силу. Именно эту ее сокровенную красоту духа подвижницы увидел знаменитый художник Павел Корин. За несколько дней до кончины матушки он закончил портрет «Схиигумения Фамарь», послуживший одним из этюдов к монументальному полотну «Русь уходящая».

Схиигумения Фамарь отошла ко Господу 10/23 июня 1936 года. Отпевал ее на дому владыка Арсений (Жадановский). Самого владыку Арсения ждал очередной арест. Через год, в сентябре 1937-го, он был осужден тройкой при УНКВД СССР по Московской области по обвинению в «руководстве и организации контрреволюционной нелегальной монархической организации церковников» и расстрелян на Бутовском полигоне.

Матушку Фамарь похоронили в Москве, на Введенских горах, «Немецком» кладбище Москвы, недалеко от могилы протоиерея Алексия Мечева, ныне прославленного в лике преподобных.

Могила матушки и теперь цела и в полном порядке. На месте ее упокоения поставили простой белый деревянный крест с двумя иконами — Божией Матери «Знамение» и преподобного Серафима Саровского. На нижней перекладине креста, по благословению владыки Арсения, сделана надпись: «Веруяй в Мя имать живот вечный».

22 декабря 2016 года Священный Синод Грузинской Православной Церкви принял решение о канонизации схиигумении Фамари.

Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!

Книгу можно приобрести: