Схиигумения Фамарь, в миру Тамара Александровна Марджанова, рано лишилась родителей, сначала—отца, а потом, в 19 лет, и матери.
Оставшись вместе с младшей сестрой в своем родовом имении самостоятельной, Т А, обладая прекрасным голосом и музыкальными способностями, готовилась поступить в Петербургскую консерваторию (да и вообще ей намечался путь светской жизни). Но от Господа человеку стопы исправляются. Так было и с ней.
Как-то раз ее родная тетя *, долго не видевшая племянниц, пригласила их к себе. Она писала: «Вы забыли о нас и не хотите навестить, тогда, по крайней мере, приезжайте посмотреть на открывшийся русский женский монастырь у святой Нины; из Москвы сюда присланы монахини».
Известие это соблазнило молодых благонастроенных девиц. Они быстро собрались и через два дня были уже у родных в г. С, в трех верстах от означенной обители.
На второй день по приезде обе сестры поспешили отправиться в монастырь ко всенощной. Служба шла в маленьком домовом храме; пели три инокини; только что назначенная игумения Ювеналия 2 читала канон. В такой обстановке и обществе Т А никогда не приходилось бывать.
Как только вошла она в церковь, моментально у нее явилась мысль: «И я поступлю в монастырь». В душе молодой девушки произошел какой-то внезапный переворот: …
Значительное влияние на матушку имел еще и о. Иоанн Кронштадтский примером благодатного настроения, а главное, молитвенным общением и наставлениями, немало способствовавшими развитию в ней духа ревности по Бозе.
О своем знакомстве с этим Великим пастырем матушка передает следующее:
«Впервые увидела я о. Иоанна в Петербургском В монастыре, где мы постоянно останавливались, приезжая в столицу по разным делам, а в данном случае— с специальной целью—поблагодарить Кронштадтского светильника за оказанное им внимание нашей обители.
Дело было в том, что Б монастырь, только что переделанный в женский, на первых порах крайне нуждался в материальных средствах. Бывало—ни денег, ни провизии не доставало, а в долг не давали. И вот однажды, когда особенно ощущали во всем недостаток, мы с матушкой, скорбные, пошли в храм помолиться о ниспослании нам свыше помощи. Стоим и плачем… Вдруг, отправляющаяся на почту сестра, подает для засвидетельствования повестку на 200 рублей… Деньги оказались от батюшки о. Иоанна, который писал матушке: «Приимите, посылаю, родная, на крайние нужды двести рублей».
Это случилось тем более неожиданно, что до сего времени у нас не было ни знакомства, ни переписки с о. Иоанном. Очевидно, он сам провидел духом, что где-то далеко на Кавказе во вновь формируемом женском монастыре сестры бедствуют, и для поддержки их послал свою лепту…
Ах, как благодатны эти всенощные под открытым небом в святом скиточке, сколько утешения и радости приносят они обитательницам его.
Скоро полночь. В соседней деревне еще не спят: оттуда доносятся крики гуляющих, пение, игра на гармонике…
Часы бьют двенадцать… Вслед за этим в скиту раздается благовест нежно звучащего колокола, призывающего насель- ниц в храм к полунощнице…
Какой страшный контраст чувствуется тогда между «во зле лежащим миром» и святым уголком. Там идет угождение сатане, сопровождаемое пляской, визгами и всякой сквер- ной,—здесь совершается смиренное служение Господу с молитвой, с удивительным духовным пением, слезами и душевной чистотой…
Там, среди веселья и разгула, в дружной на вид компании, в сердцах людей кипит взаимная вражда, злоба, зависть, человеконенавистничество, в этом же благодатном собра- нии—при святом молитвенном единении происходит как раз обратное: заглаживание, уничтожение всяких злых чувств…
Нужно быть свидетелем скитской полунощницы, чтобы восчувствовать всю ее нравственную высоту и пользу для инокинь. Последние после отпуста сходятся у чтимой иконы Спасителя и тут глубоко каются во всех своих немощах, грехах по следующей исповедной формуле, читаемой духовной матерью:
«Спаситель мой! Тебе я обещалась посвятить всю свою жизнь, наполнить всю мою душу любовию к Тебе Одному! Проверяю свое сердце и «виновной себя представляю». Я грешна маловерием, духовным нечувствием, расслаблением в посте и молитве, неблагоговением ко святыне, неимением страха Божия…
Мне хотелось, чтобы никто и ничто не стояло на пути моем шествия к Тебе, о Христе! Спрашиваю теперь себя: так ли это, и замечаю, что многое возобладало мной: и пища, и одежда, и тепло, удобства жизни, привязанности и всякая сласть.
Возлюбив Тебя, Господи, я думала свято любить моих ближних, а смотрю на себя и вижу, как я горда, самолюбива, обидчива, завистлива и ревнива, раздражительна и прочее, прочее (тут можно перечислить и другие грехи). А сколько у меня ропота, нетерпения, осуждения и всякого недоброжелательства к людям!…
………………………………
Из переписки Матушки:
Письмо 35. Среда Великая.
«И взял с Собою Петра, Иакова и Иоанна, и начал скорбеть и тосковать. И говорит им: душа Моя скорбит смертельно, побудьте здесь и бодрствуйте со Мною». (Матф. 26, 37—38.) Вот почему мне так сильно хотелось видеть тебя, любимая и родная моя Танечка. Душа твоя мне так близка и ты без слов все понимаешь. Но лишена. Это, может быть, одно из Иови- евых испытаний. Не иметь возможности все, все высказать близкому, дорогому существу, какой я тебя чувствую.
Жду себе больших и больших скорбей, а утешаюсь чтением сегодняшних паремий об Иове, и надеюсь, что Господь, видя, с какой покорностью я хочу отдаться Его Св. воле, пошлет и утешение.
Господь даде, Господь отъя.
О детях, вероятно, Соня и порассказала и прочла письмо.
Что касается Саши , при всей ужасной скорби о тяжкой болезни, вдруг в сердце повеет какой-то тишиной и даже радостью, что сейчас ему хорошо.
Что-то непонятное.
Радость моя и любимая детка, о тебе я сколько это время думаю. Вручаю тебя всецело Царице] Неб и Преподобному, я так верю, что Господь сохранит твою жизнь и вернет и Сашу вполне окрепшим и духом и телом. Нужно твердо верить, что Господь посылает все способствующее нашему спасению.
Обнимаю тебя с детками, радость моя, и поздравляю с грядущими Святыми днями, а также и маму, Ев, Ирину, Евд Ал и няню. Всех вас да хранит Воскресший.
Крепко тебя любящая
Твоя си Ф.
Схиигумения Фамарь, в миру княжна Тамара Александровна Марджанишвили (Марджанова), родилась 1 апреля 1868 года в Грузии. После кончины родителей она приняла постриг в монастыре святой равноапостольной Нины в Бодби с именем Ювеналия. В 1905 году указом Святейшего Синода она была назначена настоятельницей Покровской женской обители в Москве. В 1910 году ее заботами началось строительство Серафимо-Знаменского скита под Москвой, где в 1915 году она была пострижена в великую схиму с именем Фамарь.
В 1924 году скит был закрыт. В 1931 году схиигумению Фамарь с двумя сестрами ее обители арестовали и приговорили к ссылке в Иркутскую область. После окончания срока ссылки она, уже тяжело больная туберкулезом, вернулась в Москву и 23 июня 1936 года отошла ко Господу.
22 декабря 2016 года Священный Синод Грузинского Патриархата принял решение о канонизации преподобноисповедницы Фамари (Марджановой).
28 декабря 2017 года Священный Синод Русской Православной Церкви постановил включить имя святой в месяцеслов, с определением празднования ее памяти 10/23 июня, как это установлено в Грузинской Церкви.
Краткое житие преподобноисповедницы Фамари (Марджановой)
Схиигумения Фамарь, в миру княжна Тамара Александровна Марджанишвили (Марджанова), родилась 1 апреля 1868 года в Грузии. После кончины родителей она приняла постриг в монастыре святой равноапостольной Нины в Бодби с именем Ювеналия. В 1905 году указом Святейшего Синода она была назначена настоятельницей Покровской женской обители в Москве. В 1910 году ее заботами началось строительство Серафимо-Знаменского скита под Москвой, где в 1915 году она была пострижена в великую схиму с именем Фамарь.
В 1924 году скит был закрыт. В 1931 году схиигумению Фамарь с двумя сестрами ее обители арестовали и приговорили к ссылке в Иркутскую область. После окончания срока ссылки она, уже тяжело больная туберкулезом, вернулась в Москву и 23 июня 1936 года отошла ко Господу.
22 декабря 2016 года Священный Синод Грузинского Патриархата принял решение о канонизации преподобноисповедницы Фамари (Марджановой).
28 декабря 2017 года Священный Синод Русской Православной Церкви постановил включить имя святой в месяцеслов, с определением празднования ее памяти 10/23 июня, как это установлено в Грузинской Церкви.
Полное житие преподобноисповедницы Фамари (Марджановой)
Схиигумения Фамарь, в миру княжна Тамара Александровна Марджанова, родилась в конце шестидесятых годов прошлого столетия. Она происходила из богатой грузинской семьи, получила очень хорошее воспитание и образование.
В семье князей Марджановых атмосфера была более светская, чем церковная: благочестие носило, очевидно, традиционный характер, как во многих светских семьях того времени. Отец Тамары Александровны умер, когда oна была еще совсем маленькой, мать умерла, когда ей было двадцать лет.
У Тамары Александровны были большие музыкальные способности, хороший голос; она готовилась к поступлению в Петербургскую консерваторию, когда судьба ее изменялась и приняла совершенно другой оборот. Уже после кончины матери, летом, она с сестрой и двумя младшими братьями гостила у своей тетки, сестры матери, в городе Сигны, недалеко от недавно основанного женского монастыря во имя св. Нины в Бодбе.
Один раз компания молодежи поехала посмотреть на этот новый Бодбийский монастырь. Зашли в церковь: шла будничная служба; на клиросе сама игумения Ювеналия читала канон, несколько сестер пели и прислуживали. Молодежь постояла некоторое время и вышла из церкви, княжна Тамара одна осталась до конца службы. Она внезапно была до того поражена этой службой, этой духовной атмосферой, охватившей ее, что в душе своей немедленно и твердо решила отдать свою жизнь Богу, сделаться монахиней. Дождавшись конца службы, она подошла к матушке игумении, заговорила с ней, сказала о своем желании и просила принять ее в монастырь.
В это время двоюродный брат Тамары, четырнадцатилетний мальчик, вернулся в церковь в поисках Тамары. Он подслушал разговор своей двоюродной сестры с игуменией, рассказал другим, и Тамару подняли на смех: «Тамара хочет быть монашенкой!» Дома рассказал всем родственникам, но ни насмешки, ни уговоры, ни серьезные доводы не могли изменить решения Тамары Александровны. Тогда родные решили всячески развлекать ее, чтобы отвлечь ее от мысли о монастыре. Ее увезли в Тифлис, возили по концертам, театрам.
«Помню, — рассказывала матушка, — что сижу я в театре, а руки в кармане перебирают четки».
В конце концов, видя, что родственники не хотят отпустить ее, княжна Тамара потихоньку ушла из дома и уехала в монастырь. Родные отыскали ее, но игумении Ювеналии удалось уговорить их, и они наконец предоставили Тамаре Александровне идти тем путем, который она избрала.
Матушка жила под непосредственным руководством игумении Ювеналии, к которой очень привязалась. Через некоторое время она была пострижена в рясофор, а затем в мантию с именем тоже Ювеналии. (Владыка Арсений рассказывал, это некоторые люди, находившиеся в церкви во время пострига, видели белого голубя, вившегося над головой матушки.)
В 1902 году игумения Ювеналия-старшая была переведена в Москву и назначена настоятельницей Рождественского монастыря, а Ювеналия-младшая экзархом Грузии была назначена игуменией Бодбийского монастыря. Таким образом, еще совсем молодой матушка стала игуменией монастыря святой равноапостольной Нины, просветительницы Грузии, — монастыря, в котором к тому времени было около трехсот сестер. Матушка сперва очень тосковала в разлуке со старшей игуменией Ювеналией, которая стала ее духовною матерью, заменила ей родную мать. Большую помощь и поддержку оказал ей в то время отец Иоанн Кронштадтский.
Матушка очень любила свой Бодбийский монастырь, любила вспоминать его. Но ей самой недолго пришлось оставаться в нем игуменией.
В 1905 году революционно настроенные горцы часто нападали на мирных грузин-крестьян и всячески притесняли их. Крестьяне обращались за помощью в Бодбийский монастырь, и матушка всех обижаемых брала под свою защиту, помогала им, а иногда оказывала приют в стенах монастыря. Революционеры были сильно раздражены на молодую игумению Ювеналию, подбрасывали анонимные письма с угрозами ей. В Петербурге, в Синоде беспокоились о судьбе матушки, явно подверженной опасности, так как революционеры лично ее ненавидели и покушались на ее жизнь. Указом Святейшего Синода — без желания и даже, можно сказать, против желания матушки — она была переведена из любимого ею Бодбийского монастыря в Москву и назначена настоятельницей Покровской общины. Матушка не любила вспоминать этот период своей жизни.
Монахини Покровской общины работали как сестры милосердия, так же как и сестры Марфо-Мариинской общины, которые монахинями не были. Будучи настоятельницей Покровской общины, матушка очень сблизилась с Великой княгиней Елизаветою Федоровной, создавшей Марфо-Мариинскую общину, всегда вспоминала её и говорила о ней с особым чувством.
Именно так у нее родилось и все больше разгоралось желание уединиться, поселиться в одиночестве около Саровского монастыря, как бы под покровом прп. Серафима, который был ей особенно близок, и там окончить жизнь в молитвенном подвиге. Но там, в Жарове, точнее в Серафимо-Понетаевском монастыре, куда матушка поехала в июне 1908 г. и откуда ходила в Саров, матушка получила как бы повеление от Божией Матери, когда она молилась перед Ее иконой Знамения. Это чудесное внушение повторялось несколько раз, и матушка поняла, что Божия Матерь не хочет, чтобы она кончала жизнь в уединении, а поручает ей создать новый скит не только для себя, но и для других. Все же матушке трудно было отказаться от своего горячего желания уединения, да и боялась она, не было ли повеление Божией Матери искушением. Она решила посоветоваться с опытным духовником и в октябре поехала в Зосимову пустынь к затворнику о. Алексию, который, выслушав матушку, решительно сказал ей, что она не должна уходить на покой для уединенной молитвы, а должна и даже обязана устроить новый скит, что к этому ее призывает Сама Матерь Божия.
Желая еще и еще раз проверить себя перед началом такого серьезного и большого дела, матушка приехала в Оптину Пустынь посоветоваться с преподобным Анатолием, который тоже настойчиво убеждал ее исполнять поручение, данное ей Самой Божией Матерью. Еще несколько раз матушка ездила за советом к о. Алексию Зосимовскому, который радостно поддерживал ее в создании нового скита. Возвращаясь из последней поездки к отцу Алексию, матушка заехала в Троице-Сергиеву Лавру, чтобы посоветоваться с наместником Лавры о. Товией. В глубине души матушка еще надеялась, что о. Товия, как человек опытный и деловой, отсоветует ей приниматься за такое трудное дело. Но и наместник Лавры, внимательно и с любовью выслушав матушку, решительно и властно благословил ее на создание нового скита.
Таким образом, с советом и благословением старцев — о. Алексия Зосимовского, о. Анатолия Оптинского и о. Товии, наместника Троице-Сергиевой Лавры, — окончательно решено было создание нового Серафимо-Знаменского скита. С явной помощью Божией появились и средства для этого большого дела.
27 июля 1910 года состоялась закладка скита на уже измеренном и распланированном участке. Скит строился с июля 1910 по сентябрь 1912 года. Во всех планах внутреннего и внешнего устройства скита матушка советовалась с владыкой Арсением (Жадановским), ставшим с 1916 года духовником матушки и всех сестер скита (таковым он и оставался до самой своей смерти в 1937 году).
Освящение скита состоялось 29 сентября 1912 года. Освящал скит митрополит Владимир Московский, относившийся к матушке и ее новому скиту с большим и горячим чувством.
Серафимо-Знаменский скит просуществовал всего двенадцать лет. Он был закрыт и уничтожен большевиками в 1924 году. Сестры разошлись в разные стороны. Матушке удалось найти небольшой дом в поселке Перхушково, и она поселилась в нем с десятью сестрами. В отдельном домике помещался священник (иеромонах Филарет ). Матушка, десять сестер и батюшка — двенадцать человек, «по числу апостолов Христовых», — говорила матушка.
Жизнь в Перхушкове наладилась приблизительно, как и в скиту. Многие приезжали к матушке за советом, наставлением.
В 1931 году матушка была арестована вместе с несколькими сестрами и батюшкой. В тюрьме с нею вместе была ее верная послушница. В камере, где находилась матушка, были разнородные заключенные — и политические, и уголовные. Как-то удалось отделить угол для матушки в общей камере чем-то вроде занавески. Уголовницы часто шумели, начинали петь неприличные песни, но когда матушка просила их перестать, они замолкали — все уважали ее. Когда матушка получала передачи, она оделяла всех, кто был в камере, и все принимали это от нее как бы в благословение.
После приговора матушку сослали в Сибирь, за двести верст от Иркутска. Нечего и говорить, какое это было трудное и утомительное путешествие. В конце пути матушке пришлось идти пешком. С нею в ссылку поехала ее послушница Нюша, простая девушка, любящая и самоотверженная. Известно, что матушка жила в простой крестьянской избе, где ей за печкой был отведен угол. Хозяин этой избы и его сын Ванюша очень полюбили матушку. Уже вернувшись из ссылки, матушка переписывалась с ними, послала в подарок Ванюше отрез на рубашку. А он ей написал: «Жаль, что Вы уехали от нас. У меня теперь баян, я весь день играю, вот Вы бы послушали». Читая это письмо, матушка говорила с улыбкой: «Вот, пожалел меня Господь!»
Как она вынесла тюрьму и три года ссылки при своих больных ногах, с уже обнаружившимся туберкулезом?! Ей помогла ее вера, сила воли и огромная выдержка.
В ссылке матушка должна была, как все административно высланные, два или три раза в месяц являться в местный комиссариат расписываться. Комиссар сначала принимал ее очень сурово, если не враждебно. Но весь облик матушки, какая-то духовная сила, светившаяся в ее глазах, постепенно влияла на этого человека; изменился его суровый тон, он стал иногда разговаривать с матушкой. А когда кончился срок ссылки, и матушка в последний раз пришла в комиссариат расписываться, комиссар тепло простился с ней, сказал, что жалеет, что больше ее не увидит. Матушка ушла, но, отойдя немного по дороге, оглянулась и увидела, что комиссар вышел на крыльцо и провожает ее взглядом.
Матушка давно болела легкими. В ссылке болезнь ее ухудшилась, ей было очень трудно и плохо. В письмах к своим ближним она все повторяла, что хотела бы «вернуться к своим бережкам». И Господь, выполнил ее желание, она чудом осталась жива и «вернулась к своим бережкам».
Ссылка матушки кончилась в 1934 году, весной. Она вернулась и поселилась в маленьком домике в дачном поселке около станции Пионерская Белорусской железной дороги. Она была уже очень больна. В ссылке у нее появились признаки туберкулеза горла; болезнь постепенно уносила ее силы.
Скончалась матушка 10/23 июня 1936 года. Отпевал ее на дому Владыка Арсений. Похоронили ее в Москве, на Введенских горах, недалеко от могилы о. Алексея Мечева.
Могила матушки и теперь цела и в полном порядке. На могиле стоит белый деревянный крест, в который вделаны две иконки — Знамения Божией Матери и прп. Серафима. На нижней перекладине по благословению Владыки Арсения сделана надпись: «Веруяй в Мя имать живот вечный».
Княжна Тамара Марджанишвили родом из Грузии, из селе Кварели. В юности Тамара пережила потерю любимых родителей. Это сказалось на душевном настрое девушки, обратили ее взгляд от временного к вечному.
Тамара Марджанишвили с младшими братом и сестрой остались наследниками родового имения. Брат Тамары Константин Марджанов стал известным актером, режиссером, одним из основоположников национального грузинского театра. Тамара Марджанова получила хорошее образование в Закавказском девичьем институте. Имея прекрасные музыкальные способности и чудесный, проникновенный голос, она готовилась к поступлению на вокальное отделение Петербургской консерватории.
Биограф схиигумении Фамари епископ Серпуховский Арсений (Жадановский), рассказывал о том, как летом 1888 года Тамара Марджанова с сестрой посетили Бодбийский монастырь: «На второй день по приезде обе сестры поспешили отправиться в монастырь ко всенощной. Служба шла в маленьком домовом храме; пели три инокини; только что назначенная игумения Ювеналия читала канон. В такой обстановке и в таком обществе Тамаре Марджановой никогда не приходилось бывать. Как только вошла она в церковь, моментально явилась у нее мысль: «И я поступлю в монастырь»… В душе молодой девушки произошел какой-то внезапный переворот: ехала в обитель светской, а домой возвратилась по настроению инокиней. Во время службы Тамара Марджанова тихонько подпевала клиросным… Итак, она вернулась из монастыря с твердым намерением непременно туда попасть».
В монастыре Тамара Марджанова приняла постриг с именем Ювеналия. Игумения Ювеналия и молодая инокиня Ювеналия были очень дружны. Когда в 1902 году игумения получила назначение в Московский Рождественский монастырь, молодую инокиню Ювеналию назначили игуменией Бодбийского монастыря. В 1905 году и она была переведена в Москву и назначена настоятельницей Покровской общины сестер.
В 1910 игумения Ювеналия по благословению начала строить Серафимо-Знаменский скит. По вопросам внутреннего устройства скита матушка обращалась к владыке Арсению (Жадановскому). В 1916 году он стал для сестер духовником, а за год до этого совершил пострижение матушки в великую схиму с именем Фамарь.
В 1924 году скит был закрыт большевиками. Сестры разошлись в разные стороны. По сведениям некоторых из ее духовных чад, первоначально схиигумения Фамарь некоторое время жила в покоях великой княгини Елизаветы Федоровны в Марфо-Мариинской обители. После ее закрытия матушка Фамарь приехала в село Кузьменки под Серпухов. Многие сестры ее скита были сами родом из Серпухова.
В 1931 матушку Фамарь с двумя сестрами арестовали. В камере, где находилась матушка, политические заключенные содержались вместе с уголовницами. Сестры вспоминали, что им как-то удалось отделить с помощью небольшой занавески угол для матушки в общей камере. Уголовницы часто шумели, начинали петь неприличные песни, но когда матушка просила их перестать, они замолкали — все уважали ее. Когда схиигумения Фамарь получала передачи, она делилась ими со всеми сокамерницами, и они принимали от нее угощение как благословение.
Когда следствие было закончено, схиигумению Фамарь выслали на пятилетний срок в глухую сибирскую деревню Усть-Уду на Ангаре, за двести верст от Иркутска.
После перенесенной ссылки матушка была уже очень больна: туберкулез постепенно уносил ее силы.
Несмотря на физическую немощь, духовное величие и красота духа матушки оставались неизменными и, наоборот, с годами набирали силу. Именно эту ее сокровенную красоту духа подвижницы увидел знаменитый художник Павел Корин. За несколько дней до кончины матушки он закончил портрет «Схиигумения Фамарь», послуживший одним из этюдов к монументальному полотну «Русь уходящая».
Схиигумения Фамарь скончалась 23 июня 1936 года. Отпевал ее на дому владыка Арсений (Жадановский). Матушку Фамарь похоронили на Немецком (Введенском) кладбище Москвы. На месте ее упокоения поставили простой белый деревянный крест с двумя иконами — Божией Матери «Знамение» и преподобного Серафима Саровского. На нижней перекладине креста, по благословению владыки Арсения, сделана надпись: «Веруяй в Мя имать живот вечный».
В издательстве Сретенского монастыря в серии «На страже веры» вышла новая книга: «Схиигумения Фамарь (Марджанова)». Составитель Ольга Рожнева.
Схиигумения Фамарь (Марджанова) / Cост. О. Л. Рожнева. — М. : Изд-во Сретенского монастыря,
2016. — 144 с. : ил. — (На страже веры).
Книга посвящена схиигумении Фамари (Марджановой; 1868–1936). Матушка Фамарь была в разное время настоятельницей трех монастырей: Бодбийского (в Грузии), Покровской общины в Москве и Серафимо-Знаменского скита под Москвой. Грузинская княжна, принадлежавшая к знатному роду, она оставила мир и последовала за Христом, став исповедницей Русской Православной Церкви. В 2016 году схиигумения Фамарь канонизирована Грузинской Православной Церковью.
Схиигумения Фамарь (Марджанова), в миру княжна Тамара Александровна Марджанишвили, родилась 1 апреля 1868 года в Грузии, в селе Кварели, в дворянской семье. Ее отец полковник Александр Марджанишвили и мать Елизавета, урожденная княжна Чавчавадзе, были глубоко верующими людьми и окормлялись у афонского священноинока отца Иессея.
В юности Тамара пережила трагедию — потерю любимых родителей. Это сказалось на душевном настрое девушки, обратили ее взгляд от временного к вечному.
Тамара Александровна с младшими братом и сестрой остались наследниками родового имения. Брат Тамары Константин Александрович Марджанов (Котэ Марджанишвили) стал известным актером, режиссером, одним из основоположников национального грузинского театра. Сама Тамара получила хорошее образование в Закавказском девичьем институте. Имея прекрасные музыкальные способности и чудесный, проникновенный голос, она готовилась к поступлению на вокальное отделение Петербургской консерватории. Очаровательная девушка из знатной семьи привлекала внимание женихов, и на нее заглядывались юноши из лучших грузинских семей. Но у Господа были иные планы на ее счет, и неожиданно судьба Тамары приняла совершенно другой оборот.
Биограф схиигумении Фамари епископ Серпуховский Арсений (Жадановский), рассказывал о том, как летом 1888 года Тамара с сестрой посетили Бодбийский монастырь: «На второй день по приезде обе сестры поспешили отправиться в монастырь ко всенощной. Служба шла в маленьком домовом храме; пели три инокини; только что назначенная игумения Ювеналия читала канон. В такой обстановке и в таком обществе Тамаре Александровне никогда не приходилось бывать. Как только вошла она в церковь, моментально явилась у нее мысль: «И я поступлю в монастырь”… В душе молодой девушки произошел какой-то внезапный переворот: ехала в обитель светской, а домой возвратилась по настроению инокиней. Во время службы Тамара Александровна тихонько подпевала клиросным… Итак, Тамара Александровна вернулась из монастыря с твердым намерением непременно туда попасть».
В монастыре Тамара приняла постриг с именем Ювеналия. Игумения Ювеналия и молодая инокиня Ювеналия были очень дружны. Когда в 1902 году игумения получила назначение в Московский Рождественский монастырь, молодую инокиню Ювеналию назначили игуменией Бодбийского монастыря.
В 1905 году она Указом Синода была переведена в Москву, и назначена настоятельницей Покровской общины сестер. В 1910 игумения Ювеналия по благословению начала строить Серафимо-Знаменский скиту. По вопросам внутреннего устройства скита матушка обращалась к Владыке Арсению (Жадановскому). В 1916-м он стал для сестер духовником, а за год до этого совершил пострижение игумении Фамари в схиму.
В 1924 году чудесный скит был закрыт и уничтожен большевиками. Сестры разошлись в разные стороны. По сведениям некоторых из ее духовных чад, первоначально схиигумения Фамарь некоторое время жила в покоях великой княгини Елизаветы Федоровны в Марфо-Мариинской обители. После ее закрытия матушка Фамарь приехала в село Кузьменки под Серпухов. Многие сестры ее скита были сами родом из Серпухова.
В 1931 матушку Фамарь с двумя сестрами арестовали. В камере, где находилась матушка, политические заключенные содержались вместе с уголовницами. Сестры вспоминали, что им как-то удалось отделить с помощью небольшой занавески угол для матушки в общей камере. Величие духа подвижницы чувствовали все заключенные, даже уголовницы прекращали шуметь и ругаться по ее просьбе. Когда схиигумения Фамарь получала передачи, она делилась ими со всеми сокамерницами, и они принимали от нее угощение как благословение.
Когда следствие было закончено, схиигумению Фамарь выслали на пятилетний срок в глухую сибирскую деревню Усть-Уду на Ангаре, за двести верст от Иркутска.
После перенесенной ссылки матушка была уже очень больна: туберкулез постепенно уносил ее силы.
Несмотря на физическую немощь, духовное величие и красота духа матушки оставались неизменными и, наоборот, с годами набирали силу. Именно эту ее сокровенную красоту духа подвижницы увидел знаменитый художник Павел Корин. За несколько дней до кончины матушки он закончил портрет «Схиигумения Фамарь», послуживший одним из этюдов к монументальному полотну «Русь уходящая».
Схиигумения Фамарь отошла ко Господу 10/23 июня 1936 года. Отпевал ее на дому владыка Арсений (Жадановский). Самого владыку Арсения ждал очередной арест. Через год, в сентябре 1937-го, он был осужден тройкой при УНКВД СССР по Московской области по обвинению в «руководстве и организации контрреволюционной нелегальной монархической организации церковников» и расстрелян на Бутовском полигоне.
Матушку Фамарь похоронили в Москве, на Введенских горах, «Немецком» кладбище Москвы, недалеко от могилы протоиерея Алексия Мечева, ныне прославленного в лике преподобных.
Могила матушки и теперь цела и в полном порядке. На месте ее упокоения поставили простой белый деревянный крест с двумя иконами — Божией Матери «Знамение» и преподобного Серафима Саровского. На нижней перекладине креста, по благословению владыки Арсения, сделана надпись: «Веруяй в Мя имать живот вечный».
22 декабря 2016 года Священный Синод Грузинской Православной Церкви принял решение о канонизации схиигумении Фамари.
Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!
Книгу можно приобрести: