Плывущий против течения
А. А. Зализняк. Из заметок о любительской лингвистике. — М., Издательство «Русскiй Миръ», ОАО «Московские учебники», 2010.
Книга академика Андрея Анатольевича Зализняка «Из заметок о любительской лингвистике» адресована, как принято говорить, самому широкому кругу читателей. Написанная исключительно чётким и ясным языком, не перегруженная терминами, изобилующая примерами, она будет понятна и интересна и школьникам, и их родителям, не занимающимся лингвистикой профессионально.
Подробнее всего в книге обсуждается так называемая «новая хронология» математика А. Т. Фоменко. Автор убедительно показывает, что в этих трудах лингвистические и филологические вопросы решаются абсурдно. Например, действует постулат о приоритете письменной формы языка над устной (тогда как большинство языков мира вообще не имеют письменности). Исторические утверждения основываются на любительских рассуждениях о происхождении слов и о свободном «переходе» слов из одного языка в другой.
В начале книги А. А. Зализняк характеризует любительскую лингвистику в целом («Что такое любительская лингвистика?»). Это довольно популярное занятие, и лингвистам-любителям свойственно делать различные смелые обобщения и гипотезы, в том числе по радио и телевидению. Зачастую любительские рассуждения имеют под собой в качестве основы некоторые изначально ложные предположения (например, о превосходстве одного народа над другими), которые авторам хочется доказать с помощью лингвистики. То есть рассуждающий заранее знает, к какому выводу он хочет прийти, и из языка отбирает те случайные созвучия, которые подтверждают мнимую теорию, а все остальные отбрасывает как несущественные. Как пишет автор, «отношение лингвиста-любителя к рассматриваемому им слову можно оценить лишь как крайне неуважительное: «не одна буква, так другая — велика ли разница!”».
Автор пишет о том, что самых разных людей, чем бы они ни занимались, часто интересуют вопросы, связанные с языком. «Чаще всего это вопросы о том, что правильнее из тех или иных встречающихся в речи вариантов, например: как правильно — прόдал или продáл? Волнующий или волнительный? Везде, где бы он не был или везде, где бы он ни был? В этих случаях ответы на такие вопросы могут иметь и некоторую значимость для практической жизни… Но часто возникают и вопросы, так сказать, бескорыстные, порождённые чистой любознательностью… Что в точности значит, например, слово аляповатый? Откуда оно произошло? Когда оно появилось? Есть ли какая-то связь между некоторыми похожими словами, например, мятый и мята? Или суд и судно? Или калий и кальций? Или укусить и покуситься?». (Заметим в скобках: поищите ответы на эти вопросы в словарях, которыми вы пользуетесь. А можно и задать вопрос эксперту на нашем сайте).
А. А. Зализняк констатирует, что в нашей традиции вопросы, подобные перечисленным выше, — вопросы этимологии (происхождения слов), родства языков — остаются за рамками школьной программы. К сожалению, замечает автор, в русской словарной традиции (в отличие от западноевропейской) в толковых словарях не содержится информации о происхождении слов (редкое исключение — вышедший в 2009 году толковый словарь русского языка под редакцией Н. Ю. Шведовой), а специальные этимологические словари могут быть непонятными для широкого читателя. Следовательно, непрофессионалов легко привлечь случайными совпадениями, непроверенными фактами, а то, что они сами являются носителями языка, создаёт у любителей-лингвистов ощущение, что они уже всё знают и для «открытий» им достаточно непроверенных гипотез и смелых обобщений.
Так, многим носителям языка кажется очевидным родство между русскими словами кусать и кушать. Но историческое языкознание свидетельствует, что эти два слова происходят из разных гнёзд: кусать / откусить / прикусить / кусок / укусить / укус и т. д. и искусить / вкусить / покуситься / вкус / вкусный и т. д. Первоначально покуситься означало ‘попробовать’, искусный — ‘много испытавший’, кушать — ‘пробовать’.
Среди лингвистов-любителей распространено представление о том, что если древнее значение слова отличается от современного значения, то древнее значение является подлинным, «истинным» его значением. И если любители докапываются любой ценой до истинного значения слова в таком понимании, то серьёзные добросовестные учёные ищут истину, пользуясь строгими доказательствами и опираясь на факты языка, какими бы неудобными для описания они ни были.
Надеемся, что для всех интересующихся лингвистикой школьников эта книга станет образцом научного подхода к языку и научной полемики с дилетантами. В заключение процитируем речь А. А. Зализняка, произнесённую на вручении ему Литературной премии имени Александра Солженицына в 2007 году и озаглавленную «Истина существует» (она также опубликована в конце книги): «По-видимому, те, кто осознает ценность истины и разлагающую силу дилетантства и шарлатанства и пытается этой силе сопротивляться, будут и дальше оказываться в трудном положении плывущих против течения. Но надежда на то, что всегда будут находиться и те, кто все-таки будет это делать».
Ольга Шеманаева
Андрей Анатольевич Зализняк — советский и российский лингвист, действительный член (академик) Российской академии наук по Секции литературы и языка Отделения истории и филологии (1997), доктор филологических наук (1965, при защите кандидатской диссертации). Лауреат Государственной премии России 2007 года. Награждён Большой золотой медалью имени Ломоносова Российской академии наук (2007). Родился в семье инженера Анатолия Андреевича Зализняка и химика Татьяны Константиновны Крапивиной. Окончил романо-германское отделение филологического факультета Московского государственного университета (МГУ) (1958) и аспирантуру там же; в 1957—1958 годах учился в Сорбонне и Высшей нормальной школе у структуралиста Андре Мартине. Возглавлял Научное студенческое общество МГУ. С 1960 года работал в Институте славяноведения АН СССР (РАН), в последнее время — главный научный сотрудник Отдела типологии и сравнительного языкознания. В 1965 году защитил кандидатскую диссертацию по теме «Классификация и синтез именных парадигм современного русского языка», за которую ему была присуждена степень доктора филологических наук. Наряду с официальными оппонентами (лингвистами Р. И. Аванесовым, Ю. Д. Апресяном, П. С. Кузнецовым и математиком В. А. Успенским), о присуждении докторской степени за работу просил академик А. Н. Колмогоров в его письме в учёный совет Института славяноведения АН СССР от 2 мая 1965 года. Более 50 лет преподавал на филологическом факультете МГУ (в основном на Отделении теоретической и прикладной лингвистики), в 1990-е годы читал лекции в Экс-ан-Прованском, Парижском (Нантер) и Женевском университетах. Также был приглашённым профессором в ряде университетов Италии, Германии, Австрии, Швеции, Англии и Испании. С 23 декабря 1987 года — член-корреспондент АН СССР, с 29 мая 1997 года — академик РАН. Член-корреспондент Гёттингенской академии наук (2001). Входил в состав Орфографической комиссии РАН, редколлегий Словаря древнерусского языка XI—XIV вв. и Словаря русского языка XI—XVII вв. Скончался 24 декабря 2017 года на 83-м году жизни у себя дома в Москве. Похоронен на Троекуровском кладбище.
30 октября 2017История
Древнерусские коллекторы, дисграфики и ответ на вопрос, кто на кого «похупался». Репортаж с главного археологического события года
Автор Дмитрий Сичинава
Традиционная ежегодная лекция лингвиста Андрея Анатольевича Зализняка о найденных в этом году берестяных грамотах второй раз подряд проходит в самой большой аудитории главного здания МГУ. Поточная аудитория гуманитарного корпуса, в которой проводились предыдущие лекции, перестала вмещать всех желающих уже давно, но в этом году и в главном здании можно было видеть людей, сидящих на полу и свисающих с балкона. Это тридцать первый год, когда проходят отчетные лекции о берестяных грамотах: начало традиции было положено в середине 1980-х.
Этот археологический сезон изначально не задался: в июне и июле бересты почти не нашли, и был шанс, что лекция не состоится. Первая интересная грамота была обнаружена 22 августа, а в сентябре — октябре был исследован новый раскоп, получивший название «второй Дубошинский», который принес совершенно необычный по качеству урожай — десяток грамот, причем, что уникально, почти все целые. Похоже, археологи наткнулись на усадьбу, где в XIV веке не было принято рвать письма на кусочки перед тем как выбросить. Грамоты «второго Дубошинского» оказались связаны между собой общими персонажами: это переписка людей по имени Офонос, Михаил и Терентий, а также некоторых других.
Зализняк объявил, что в этом году археологи нашли не только грамоты, но и еще несколько древнерусских текстов, которые, впрочем, в лекции подробно не разбирались. Среди них деревянная бирка с надписью «устье Емцы» (ее явно использовал сборщик податей, чтобы подписать свой мешок с пушниной), а также цера (восковая табличка) XIV века, на которой читаются только два слова. Лингвистам также удалось прочесть ряд новых надписей на стенах древнерусских церквей, причем очень интересные граффити нашлись на обломках стен новгородской церкви Благовещения на Городище, разрушенной и перестроенной еще в Средневековье.
Наконец, еще осенью 2016 года нашлись две грамоты, о которых Андрей Анатольевич не успел рассказать на прошлогодних лекциях. Они очень необычны сами по себе, хотя и не так интересны с лингвистической точки зрения. Одна написана чернилами, что встречается очень редко, но представляет собой, увы, лишь пробу пера. Вторая необычна не тем, что в ней написано, а тем, кто ее писал и как. Когда берестяные грамоты только начали находить, первые исследователи считали, что их авторы были неграмотны и писали с большим количеством ошибок. Лингвистам потребовалось значительное время, чтобы вскрыть закономерности письма на бересте и установить, что все это не ошибки, а особая стройная орфографическая система, свойственная письмам на бересте. Сейчас была найдена грамота, в которой по-настоящему много орфографических ошибок, и Зализняк предложил этому объяснение: грамоту писал древнерусский дисграфик, несколько раз повторявший один и тот же слог.
© Дмитрий Сичинава
Большая часть грамот этого года относится к XIV веку, лишь две из них домонгольские и датируются XII столетием. Среди них грамота № 1091: она представляет собой лишь список имен и терминов родства («жена», «мать», «мачеха»); в списке представлены поровну мужчины и женщины (редкое гендерное равенство для древних грамот) — возможно, собиравшиеся на чьи-то крестины. Однако по-настоящему замечательно, что двух персонажей из этого списка ученые уже знали. Во-первых, это женщина Янка, автор весьма колоритного письма № 731, найденного в начале 1990-х годов (и при нахождении разбитого лопатой на десяток кусков): там она обращается к свахе Ярине с известием о том, что ее сын согласен с предлагаемой кандидатурой невесты. А второй персонаж — Яким — написал не одну, а целых 37 грамот, в основном обнаруженных в 2010-е годы. Сама грамота № 1091 интересна тем, что в ней все слова разделены вертикальными черточками. В древнерусской (и вообще восточнохристианской) книжной письменности долгое время не было принято делить текст на слова — ни пробелами, ни черточками, ни как-либо еще: весь текст писали подряд; членить его на слова на Руси начали только с появлением книгопечатания. Однако в берестяных грамотах деление на слова иногда попадается: это может объясняться каким-то западноевропейским влиянием.
Грамота № 1101 (XIV века) — тоже список имен, но чуть посложнее: здесь вдобавок написано, сколько денег кто дал. У многих из этих людей есть прозвища или отчества от таких прозвищ — прообраз современных фамилий: среди участников сбора средств оказались люди с такими колоритными именами, как Шуст (ср. современное слово «шустрый»), Притыка, Мшило (от слова «мох»: мшить значит «утеплять»), Кукла, Заруба, Кулотин и Башаров. В современном языке существуют фамилии, связанные почти со всеми из этих прозвищ. Кроме того, в грамоте встретилось уникальное, ранее неизвестное сочетание «день сей», то есть «сегодня». Это почти точное соответствие старому слову «днесь», которое тоже значит «этот день» в винительном падеже. А на обороте грамоты автор выписал еще и половину алфавита, до буквы К, но потом бросил.
От грамоты № 1096 осталась только адресная формула: это фрагмент письма от Климентия и от Марьи к Пятку Опарину. Имя и отчество адресата — это тоже два прозвища: пятко значит «пятый в семье ребенок», а опара — «забродившее тесто»; как пояснил Зализняк, вероятно, это намек на комплекцию человека. Этот обрывок, однако, становится гораздо интереснее, если вспомнить ранее найденную грамоту № 311: в ней крестьяне просят феодала избавить их от нового владельца деревни по имени Климец Опарин, который для них «не соседний человек». Климец — это, конечно, то же, что Климентий, так что грамота № 1096 — с большой долей вероятности семейная переписка двух братьев Опариных. Раньше уже встречались образцы такой семейной переписки других людей, в том числе с приглашением в гости, извещением о свадьбе и т. п.
Грамота № 1098 не такая миролюбивая: это очень частый среди берестяных грамот жанр — угроза злостному должнику. Терентий жалуется Антону и Моисею, что те после уже трех предупреждений не присылают ему ни денег, которые они задолжали (это обозначено очень изящным термином «накладное серебро», ср. выражение «остаться в накладе»; «серебро» здесь — не драгоценный металл, а другой способ сказать «деньги»), ни рыбы. Кредитор ставит должникам срок выплаты — воскресенье — и предупреждает, что в случае неуплаты за ними приедет официальный коллектор, так называемый бирич — младший уполномоченный чиновник, — и чтобы они потом пеняли на себя.
Текст грамоты № 1099 © Дмитрий Сичинава
Грамота № 1099 — это просьба к влиятельному феодалу Офоносу постоять за крестьян-испольщиков, «посаженных» на его земле. Очень интересно слово, которым выражен в этой грамоте смысл «твои» — «твоскии», то есть то же, что «твойские» (ср. «свойский»; это выражение сохранилось во многих диалектах).
Письмо № 1097 обращено уже к Терентию и к Офоносу сразу, и это снова просьба о помощи. Михаил просит вступиться за своего родственника, которого тоже зовут Терентием, и его «братана» (но не брата и не друга, как мы бы подумали сегодня, а то ли кузена, то ли племянника) в некотором судебном деле, которое по-старому называется «орудие». Михаил пишет не очень аккуратно и часто отражает на письме свою живую речь: вместо «будеть» пишет просто «буть» (мы и сейчас часто произносим так в беглой речи: «На следующей остановке выхоите?»), а вместо сочетания «им и дать» — «имыдать».
© Дмитрий Сичинава
В завершение лекции Зализняк разобрал две самые сложные грамоты сезона. Во-первых, это письмо № 1094 — челобитная от Волоса к уже знакомым нам Офоносу и Михаилу. Волос — это, конечно, не языческий бог, а носитель обычного христианского греческого имени Влас; от него уже по образцу «град/город» образовалась двусложная народная форма. Грамоту трудно понять из-за запутанного синтаксиса: сначала Волос жалуется, что кто-то избил его сына, но не говорит кто — это становится ясно, и то не сразу, только из следующей фразы. (Кстати, смысл «избил» выражен глаголом «убил», это нормально для древнерусского языка, но первые журналисты, сообщившие о грамоте, поспешили рассказать, что «автор признаётся в убийстве собственного сына».) Кроме того, в грамоте используется редкое диалектное слово «ене» — «берёт», которое здесь значит «задерживает, арестовывает». Злодея, который сначала побил сына Волоса, а потом арестовывает какого-то Еска (то есть Есипа, то есть Осипа), зовут Василько; скорее всего, он управляющий, промежуточный начальник между барином и крестьянами. Пожаловавшись барину на Василька и попросив феодалов разобраться в конфликте, Волос не выдерживает и делает приписку: «А еще на мене похупается», то есть «А еще надо мной издевается!».
Грамота № 1102, последняя из найденных на сегодняшний день, одна из самых обескураживающих для исследователя, и процесс ее интерпретации далеко не завершен. Она начинается с фразы как будто бы не на русском языке: «Поклон от Лукерии кимактиколивка остави». Не без труда удалось понять, что «ки макти» — это «к матки», то есть «к матушке», а «коливко» — это уменьшительное от «коливо», ритуальное блюдо, которое готовят на поминки, кутья. В тупик ставит и фраза, где Лукерья говорит матушке «попросить про полтину сварить». Осмыслить грамоту помогает давно найденное письмо того же времени (грамота № 689), где речь тоже идет про похороны: деньги, оставленные покойным по завещанию, там надо потратить на солод и сварить на поминки пиво. Здесь ситуация, видимо, та же, просто Лукерья опускает слова, которые адресату и так понятны. В этом удалось разобраться благодаря выдающемуся таланту лингвиста Алексея Гиппиуса, великолепно умеющего вживаться в шкуру древнерусских людей и чувствовать, что они должны были друг другу сказать в какой момент.
Письмо Лукерьи написано, как она сама признается, «бижа», то есть на бегу, и в нем много, казалось бы, ошибок, пропусков и неточных написаний. Но на самом деле и слово «полтина», которое она два раза написала без «л», могло так произноситься в говорах, и «кланяйся» могло читаться как «кланися», и даже «рубль» можно было вполне законно написать как «рубили», так что грамота Лукерьи лингвистически очень интересна.
См. также репортажи с лекций 2016 и 2015 года
микрорубрики Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года Архив